Судьба – это то, с чем придется мириться,
Ты знал, компромиссы с собой невозможны.
Никто не поймет с чем сражается рыцарь,
Никто не пойдет под чужие знамена.

А это созвездие – глюки от боли,
Закончится вой – со слезами растает.
Твое одиночество – добрая воля.
Ей тоже хреново. Ее не бывает.

Ханна сама не помнила, в какой из дней она научилась читать Его настроение по хлопнувшей за спиной двери, тяжелым шагам, на тонкие лоскуты режущие слух и душу. Не надо становиться оборотнем и иметь обостренные чувства, чтобы понимать все так, как оно есть. Да, она триумфатором вошла в Его жизнь, лавровый венок незримо опоясывал голову, но стоило ли все это потраченных сил? Ханна всегда думала о подобных моментах так, как и подобает обычной мечтательной провинциалке, наслушавшейся сказок от матери. Принцесса скидывает ослиную шкуру и живет долго и счастливо рядом со своим принцем. Вот только сказка была не та, новый помощник шерифа спутала, забыв, что ее история больше походит на Русалочку.
"Пьяную русалочку" - беспощадно констатировала она, поднимая на уровень слегка помутневших глаз бутылку рома. Старательно силясь разглядеть, насколько далеко продвинулось ее желание надраться, девушка почти застыла посреди дороги, шатаясь на некрепких ногах из стороны в сторону, будто кустарник от ветра. Сама она вполне хорошо себя чувствовала, и даже поражалась, с чего это люди вокруг удивленно замедляли шаги, обходили испуганно стороной. Да и плевала она на этих людей.
- Слышишь! - прикрикнув на какого-то очередного зеваку, который отвлек ее от бутыля, Ханна даже не обратила внимания, как он вздрогнул, стараясь сделать шаг в бок. - Мне. На вас. Плевать. Пле-вать! Уяснил, урод?
И несколько шагов к нему. По-охотничьи угрожающе. Достаточно для того, чтобы тот. пробормотав о "ненормальной" женщине, моментально убрался с глаз долой, освобождая проход. С плеском бутылка опустилась вместе с рукой. Сколько еще идти? Минуты, часы. Черт, она даже не помнит, когда вышла из магазина, да и не хотела вспоминать. Весь луч восприятия метался по темной комнате вечера подобно солнечному зайчику, освещавшему только избранные сюжеты прошлого. Хотя... было бы что вспоминать. Очередная суббота с криками, матом и искренними пожеланиями смерти МакКинни. Уорд никогда не меняется...
- Ненавижу... - злобно прошипела она, пиная мусорный бак. Начинавшаяся истерика зашевелилась под коконом где-то там внутри под горлом, от чего сперло дыхание. Звон мусорки показался заветным гонгом, начинавшим поединок с эмоциями, которым Ханна уже готова была проиграть. - Чтоб ты подавился бутербродами там! Чтоб у тебя сломался мобильник! Чтоб туалетная бумага закончилась!
Методично выливая весь скопившийся гнев на здоровенную корзину для мусора, помощница шерифа все сильнее и сильнее чувствовала, как постепенно пропадает городское окружение, затихает шум машин и переговоры спешащих подальше от переулка людей, испуганно вглядывающихся в темноту, наполненную криками истеричной женщине. Оставалась только Ханна, ее злоба и то, что заменяло ей шерифа. Пальцы сильнее впивались в гладкость стекла сосуда для алкоголя, а злые слезы жгли глаза. Пьяная ярость захватывала настолько, что даже дыхалка не справлялась. Одна ниточка, последний удар, чтобы понять, даже мусорка ее послала куда подальше, повалившись на стену и высыпав воняющее содержимое из верхних выкинутых пакетов.Или все таки сдалось?
Запыхавшейся пьяной Ханне было все равно на мнение предмета. Перевести дыхание казалось более лучшей идеей. А боль в ноге почти даже не ощущалась от разгоряченной крови. Покрасневшие щеки горели, ноздри раздулись, а глаза покраснели.
- Ненавижу, - в тысячный раз повторила она и протянула горлышко бутылки ко рту. Залпом, плевать что нет стаканов. Так удобно привалиться после глотка к тому, что минуту назад было страшным врагом. А на асфальте не так холодно, как можно было предположить. И если закрыть глаза, опрокинув затылок на металлическую стенку, то даже... мягко.

В мире снов телло, в мире снов нет стужи. Там отражения тех, кто когда-то был знаком, смотрят с невероятной тоской, зазывая перейти грань, отделяющую явь от действительности. Слишком тонкую, чтобы заметить прямо сейчас, слишком привлекательную, чтобы так просто отступить. МакКинни была на самом дне, и в какой-то момент она даже поняла это. По затекшей ноге, которую невозможно было повернуть. По пугающему звуку крадущихся шагов, приближающихся к месту ее сна. Да, она все осознавала, но дно это было настолько приятным прямо сейчас. Если нырнуть еще глубже, то она не приемная дочь брошенная матерью. Не хилая глупая девица, только строящая из себя настоящего копа. Не бельмо на глазу шерифа Уорда.
Холод пришел внезапно. Закололо в голове, то ли тревогой, то ли упокоением. Как-то отстранено Ханна открыла глаза, наблюдая будто со стороны за всем этим чертовым переулком, ослепленная светом тусклого фонаря, будто младенец, только родившийся на свет, никогда не видевший ламп. Мир закружился, будто пропеллер вертолета, не оставляя даже шанса на осмысленность. И тогда пришло спасение. Мягким касанием скользнувших по волосам пальцев, оно возвращало тепло, не то, что было мгновения назад, но более душевное. Истерика, согревавшая внутренности зашипела, уходя в самые недры, испуганно прячась от новых ощущений. И совсем забылись проблемы. Пропал злобный Гектор, став всего лишь очередной неважной проблемой. Комок в горле размягчился, а из пальцев выскользнула бутылка, падая на асфальт с прощальным звоном.
- Кто... - прохрипев невнятно, она силилась разглядеть хозяина рук. Но свет, шедший со спины силуэта не позволял разглядеть лицо. Только странный отблеск волос. Женщина. Ангел? Бог? Вполне вероятно. МакКинни уже готова даже была смириться с мыслью, что ее тушка сейчас валяется бездыханно, ожидая своего места на последней странице местной газеты в списке некрологов. И, вымученно заулыбавшись, понимала, что не будет жалеть. Если на небе существуют такие ангелы, то так даже лучше, будет на кого любоваться.
"Привет, меня зовут Ханна" - готова была сказать она, попытавшись привстать. Вот только мышцы были как-будто без костей, не разделяя пожеланий нетрезвого мозга. А заплетания языка выдали какое-то низкое мычание.
-  Ты слышишь меня? Тебе должно было стать чу-у-у-точку легче, позволь мне теперь тебе помочь, - ее  мягкий голос прорывался в самое нутро, приятно лаская каждый нерв, гладя, лаская, обещая спасение от всего и всех. И Ханна поверила обещаниям, еще раз потянувшись к ней, стараясь коснуться.
А потом мир снова закружился, когда ее подняли на ослабленные ноги, но головокружение на этот раз было приятное. До трепета губ, в которые за одно мгновение впечатался восторг. Та, что повела ее, была прекрасна. Та, что держала ее - была тепла и мягка, будто не человек из Годфри, будто не тот, кто готов тебя съесть с потрохами этой ночью. Да даже если бы и была готова, то какого черта? Кто такая Ханна, чтобы ей отказывать? И как приятно будет, если ее убийцей будет она, а не страшный вендиго из ее кошмаров.
Мелькали в боковом зрении машины, один за одним тускнели фонари. Ступеньки, по которым Ханна могла передвигаться уже сама. Сама! Но, все девять кругов адских, как не хотелось размыкать этих рук, удаляя ангела от себя. То, в чем она нуждалась, то, что она сама от себя отгоняла каждый раз, пришло к ней в том переулке, и отпускать так просто теперь МакКинни не собиралась это чувство.
А девушка, будто понимая, не оставляла пьяную не на минуту, заботливо раздевая. Неаккуратное движение, помощница шерифа подметила, как выпало удостоверение вместе с мобильным из рубашки. Позвонить родителям или Гектору, чтобы забрали или на всякий случай не волновались? Нет, ей двадцать шесть. У нее есть личная жизнь. К тому же связная речь еще не вернулась до конца, Ханна чувствовала это по попыткам прошептать или возразить в попытках завести ее в другую комнату. Если бы она была полностью трезвая, то заподозрила неладное, как минимум попытку сдать ее на органы. Но слишком поглощенная новизной происходящего, она лишь слепо смирилась после неудачных двух попыток и побрела.
Чтобы ее тут же принялись мыть...
- Я...Я могу сама, - вернулась внезапно речь, когда вода попала на лицо, шею, непривычно стекая по бюстгалтеру, заставляя его мгновенно намокнуть. Как и разум. С удивлением посмотрев на незнакомку, она наконец-то осознала все происходящее, расширив глаза и стараясь хоть немного прикрыться. И еще больше удивилась тому, что ощущения никуда не делись, а на трезвевшую голову красавица казалась еще приятнее.
- Про...стите... - предательский хрип, будь он не ладен.Стыд накрыл с головой, заставляя МакКинни покраснеть, как семнадцатилетнюю простушку. - Я... кажется...доставила неприятностей?
Ополаскиваться дальше она продолжила самостоятельно, пугаясь, что совсем походит на инвалида без самостоятельности. Наконец, придя в себя хотя бы умственно и стараясь не обращать внимания на подступивший сушняк, Ханна закрыла глаза и тяжко вздохнула, думая, как выпутаться их этих сетей, куда ее загнал алкоголь.
- Спасибо вам, - произнесла она как-то устало, пытаясь не смотреть на ангела, иначе боялась снова потеряться, опьянеть от тепла. - Меня зовут Ханна. Я живу неподалеку, в соседнем районе. И, думаю, смогу дойти самостоятельно.
Ага, ни черта она не могла. Ноги все еще подкашивались, и сделав всего один шаг от душа, помощница шерифа чуть ли не упала на стену в попытке не оказаться на полу.
- Или нет... - тихо, досадливо, прошептала она еле слышно, все таки обернувшись к незнакомке. - А... мисс, могу я воспользоваться вашим креслом?

До недоверия мягко. Когда в последний раз кто-то кутал ее во что-то, даруя сладкое ощущение, что она еще кому-то нужна, кроме самой себе? На ум приходила только Мэри, посмеиваясь, растиравшая ее и что-то шепча на ухо. Но это было слишком давно, настолько, что даже интонации, сокрытые в тихом голосе стерлись из памяти, оставляя только картинку и смутное воспоминание того, как ворсинки полотенца могут быть приятны, когда поданы с чужой руки. Блаженно жмурясь, Ханна почувствовала, что внезапно тело стало чувствительным настолько, что разум готов был выпрыгнуть в окно, растворяясь в сумраке ночи. Сжав зубы, ей стоило больших усилий, чтобы слегка отстраниться, как-то слишком быстро кивая на предложение переодеться. И, даже забыв о том, что хозяйка может обернуться, тут же принялась стягивать лифчик. Черт возьми, мокрая материя кружев как-то неправильно давила на вставшие соски, заставляя по животу ползти непривычную, почти забытую приятную тягучесть.
Отбрасывая нижнее белье, будто ядовитую змею от груди, МакКинни быстро натянула на себя поданную пижаму и вздохнула с облегчением. Все таки просторная дышащая материя была менее сковывающей и освежающей. И можно даже попытаться придти в себя, наконец-то раздумывая о том, где она и что с ней.
Итак, ангела с черничными волосами зовут Сайя, и она точно не местная, иначе бы как объяснить то, что Ханна ее ни черта не помнит. А еще Сайя была прекрасна и добра. Впрочем, последнее, еще не до конца было известно, отменять возможность продажи собственных органов или крови коп не могла, однако интуитивно чувствовала, что дева ее пьяного вечера на такое не способна. Или это просто обман алкоголя, и сейчас в комнату ворвутся по меньшей мере три ее сообщника, более крепких.
- Ты заработалась, МакКинни, - констатировала уныло девушка заплетавшимся языком и на ощупь пробуя новые шаги. Кажется, если идти в надежде, что стена неподалеку встретит ее в случае падения - было куда проще. А вот оставаться наедине в пустой комнате, осознавая себя снова одинокой, офицер не могла.Потому попыталась выйти за пределы порога. Увы, а может и к счастью, сделать это она не успела. Послышавшиеся в коридоре шаги вызвали восторг настолько, что удержаться не представляло возможности. Свалившись с двух шагов на кресло, она во все глаза, будто загипнотизированный кролик, следила за тем, как ангел Сайя возвращается.
- Хочешь пить?
Вода ли в кружках или снотворное уже не имело значение. Сушащее покалывание в горле от недостатка влажности была не настолько даже страшным злом, как ощущение, будто Ханна не в кресле, а в зыбучих песках, поглощавших ее с молчаливого согласия, а прекрасные глаза дополняли ее мягкую смерть. И самое главное, было настолько все равно на происходящее, да и зачем о чем-то думать, если она почти на небесах, когда в голове появился кто-то кроме вечного проклятого Уорда. Да, возможно, виноват алкоголь. Да, возможно десятки лет одиночества. Но почему-то сейчас, в пьяном состоянии сидя в чужой комнате перед чудесной спасительницей, МакКинни будто таяла.
- Кхм... буду! - слишком резко отвернувшись в последней попытке укрыться от паутины ее взгляда, наконец-то ответила офицер, - Спасибо... Сайя.
Надо хотя бы попытаться оправдаться. Объяснить, что она не вечно пьющая забулдыга без места жительства. Рассказать хоть что-то, что сможет ее защитить. Но... но вместо этого она сдается на милость любопытства, отчаянного желания соприкоснуться снова с ангелом. И с губ по-мимо воли волнующимся голосом срывается вопрос, стоило ей всего один раз глотнуть из кружки:
- Ты живешь одна?
Онп старалась, повернув голову, смотреть не на лицо, а на... грудь. И с каким-то ужасом вдруг поняла, что зрелище ее привлекает. От чего пришлось даже сжать сильнее стекло сосуда с водой, чтобы удержать себя и не коснуться с каким-то удивительным блаженством до нежной кожи там, где открытые участки. Или мягкостей, скрытых под слоем одежды.

Взгляд переместился на руку. Какое тонкое запястье, кажущееся настолько хрупким, что малейшее касание могло разбить, сломать на мельчайшие фарфоровые осколки. Но пальцы уже скользнули по коже, как будто невзначай возвращая кружку, Пальцы жаждали ощутить, насколько может быть приятно, когда под подушечками незнакомый живой шелк. Всего секунда, всего мгновение, вырванное из сурового настоящего. Вслушиваясь в мелодичный голос, Ханна убрала руку, на этот раз пустую, чтобы аккуратно улыбнуться.
- Можно сказать, что я тоже живу одна, - уклончиво ответила МакКинни, понимая, что не наврала ни на йоту. В конце концов, разве она не платит родителям за собственную комнату? И не приносит еду?
Позвонить. Кому? Мэри наверняка подумает, что она задержалась на работе. А отец уже спит. Кажется, они с Брендонсом собирались завтра на рыбалку. Максимум, мать может позвонить на работу. Да, неплохо было бы предупредить шерифа. Может, хотя бы поволнуется, если не объяснять ему причину. По-ревнует. Хотя... кого она обманывает. Он скорее пнет ее в объятия первого попавшегося бомжа, лишь бы подальше от самого себя.
Тяжесть мыслей вновь давила на пережитый день, заставляя сжаться.
И снова Сайя спасла ее, заглядывая в самое нутро, будто видя насквозь. И темные демоны, что только что захватывали рассудок, испуганно попрятались от ясного взгляда ангела, а Ханна, будто загипнотизированная, вновь старается сосредоточиться на коленях, чтобы впитать как можно больше тепла от этих рук. Прочувствовать, запомнить.
- Нет-нет, все хорошо! - с какой-то обманчиво беспечной улыбкой отвечает она, подаваясь вперед за девушкой, когда та наконец-то встает. Мало! До боли, до ужаса мало!
"Коснись еще раз! Подари мне то, что никто никогда не дарил!"
И МакКинни шла, ползла, как змея под дудочку, прямо в лапы незримого хищника, выдуманного только ей. К своему миражу в этой пустыне Города. Чтобы застыть за ее спиной, в самом сантиметре от нее, вдохнув запах волос, так не похожий на любимый шампунь Гектора. Впрочем, запах его шампуня в данный момент она не помнила.
- Знаешь, мне очень знакомо твоей лицо, чем ты занимаешься в городе?
Она резко повернулась. Настолько, что невозможно отпрыгнуть, и поздно давать тормоза. Офицер, в растерянности, пойманная с поличным, судорожно сжала кулаки, боясь, что сейчас окончательно спугнет. Еще неприятней ей было, что придется лгать. Нет, ни за что нельзя говорить Сайе о должности в полицейском участке. Сайя - ангел, но неизвестно с какими секретами. Потому МакКинни не глядела ей в глаза, когда произносила:
- Я - официантка в "Голодной утке".Ну, знаешь, подаю кофе по утрам, яичницу, весь день на ногах, - и она почти верит в свою ложь, даже в голове представляя картинку себя в фартуке и легком платьице, стандартном для забегаловки.
Дальше она не знала, что говорить. Не знала, стоит ли спрашивать. Зависший момент мог в любой момент начать неумолимый бег в ненужную сторону. А Ханна не хотела прекращать. Не хотела отстраняться. Слишком приятно, слишком тепло с ней. И руки по-мимо воли поднимаются к плечам девушки, а губы опускаются на ее уста, ловя запах нежности и какой-то незнакомой помады, в самом миллиметре останавливаясь, будто прося разрешение на кощунство, которое должно свершиться.

Так дай же мне воздух, и я стану тебе крылом.
Я дам тебе бурю и, может быть, даже грозу.
Твое время течет за мной, как расплавленное стекло,
Мои сны о тебе — далеко остались внизу, и
Перед тем, как очнуться, смотри — с твоего корабля
Крысой прыгает страх, почти не касаясь бортов,
И ты видишь, как мимо плывет голубая Земля
На спинах холодных гладких черных китов.

Вся жизнь Ханны зависла в тягучей паузе, проросшей в непонятном замирании сердца, дрожании слегка приоткрытых губ и тягучему теплу, зависшему внизу живота. Страх поднимался холодом по пояснице выше, прямо к шее, сковывая. МакКинни успела за короткую долю секунды тысячу раз проклянуть себя за слабость, за глупость, за принуждение. С ней поступили по совести и она платит маниакальным намерением навалиться прямо сейчас на ангела. Чем она лучше тех, кого ловит изо дня в день? Она почти одернула себя, готовая развернуться и броситься бежать волком, крысой, не заслуживающей и дальше стоять в свете ее души.
Но... почему та, чье имя Сайя, не отталкивает? Почему пальцы поднимаются и касаются с такой нежностью? К лицу, к щекам, над которыми все время смеется Тот, Другой Центр Мироздания. Он никогда не коснется их так нежно. Но это было чертовски неважно сегодня. Сегодня вечер истаял за окнами маленькой квартирки девушки с черничными волосами, и вслед за ним растворился образ шерифа, покидая мечущуюся душу. Даря хоть какое-то временное освобождение от безумия.
И Ханна приняла правила, смущенно улыбнувшись, посмела запутаться в волосах, таких чужих, таких родных. Неуловимо проводя самыми кончиками по шелковым локонам ниже, до атласа кожи, выступающих ключиц, изучая, запоминая, стремясь запечатлеть каждую неровность тела. Потому что МакКинни еще понимала, что у нее есть только эта ночь, эта комната. Жестокое завтра расставит точки в истории, навсегда пресекая возвращение в этот маленький рай. И потому она еще сильнее ощущала блаженство, позволяя самой себе на время стать воском под руками ее скульптора. Чувствуя губы на шее, она закрыла глаза, откинув голову назад, позволяя ее устам крастья с детской невинностью к ее устам.
- Са-йя... - простонав с невозможной нежностью Ее имя, Ханна хотела предупредить, но разум все больше вытеснялся из головы жаркой волной. Пальцы на спине девушки почти впились в кожу, отыскивая поясницу, затем и то, что ниже. А затем ладони вжались, притягивая к себе, стараясь выпить до конца тепло, предлагаемое черничным ангелом. Но этого было мало, мало! Зверь просыпался в недолюбленной МакКинни, неопытный, не привыкший к охоте на тела звереныш требовал большего, и как можно быстрее. И она поворачивает свободной рукой почти на грани грубости к себе ее подбородок. Испить, испить полностью - кричат инстинкты. И офицер впивается с невообразимой скоростью в эти губы, что только что дразнили. Плевать на дыхание, плевать на то, что возможно она задохнется. Сейчас она дышала ее легкими, жила ее сердцем. И другого ей было не нужно, лишь бы ближе прижать, срастись с ней в одно целое.
Ноги подкосились, ну и ладно. Рядом кровать, или простынь... Ханне плевать, она бережно укладывает, не выпуская рук на что-то мягкое, что первым оказалось под ними, не разрывая губ, не позволяя Сайе отказаться или испугаться. Ягодицы ангела освободились, чтобы Ханна тут же проникла под футболку, ища женскую грудь, желая ласкать и дарить такое же тепло и ей, Пальцы танцуют по бледной коже, спрятанной под тканью. Мало! Нога МакКинни сама по себе сгибается, стараясь проникнуть между ее ног, раздвигая колени Сайи. А губы наконец размыкаются, чтобы вдохнуть воздуха и склониться к ее шее.

А Ханна ошибочно считала себя свечей, плавящейся под чужими незнакомыми теплыми пальцами. Но нет, сейчас, приникая жаждущими губами к каждому участку ее шеи и постанывая, офицер будто превратилась в чистое пламя, готовое сжигать все на своем пути, том числе и ангела под ней. Страсть накрыла МакКинни с головой, унося в настоящее безумие плоти, разрастаясь огненным вихрем из низа живота в тот момент, когда губы Сайи коснулись ее грудей, оставляя там след их порочной игры. Рука сильнее сжала грудь синеволосой, другая же в нетерпении потянулась ниже, ища заветный холмик, скрытый под трусиками, чтобы зарыться в нем и достигнуть самого сокровенного.
Край сознания все еще понимал, что завтра будет стыдно. Завтра она проснется и посчитает все произошедшее ошибкой, вызванной алкоголем. Но в данный момент, в этом маленьком уютном Сейчас, даже если бы она действительно захотела, она бы не смогла остановиться. Запах, такой пленительный, пьянил куда больше, чем ром в баре. А эти тонкие пальцы и тихие стоны сводили с ума. Нетерпение завладело Ханной, давая забыть о будущем и не думать о прошлом.
Губы провели дорожку выше, легко касаясь ее губ, и не останавливаясь, потянулись к мягкому ушку. Прикусывая без зубов, лаская раковину. Кажется, Ханна даже что-то шептала. Сама не осознавая, какие именно слова воспроизводит в ласковом шепоте, не понимая, зачем вообще нужны слова, но не останавливаясь.
А затем палец наконец-то начал движение над бугорком, скрытым в складках под нижним бельем Сайи, готовя ее к самому важному действию, разогревая, стараясь преподнести ей то же пламя, что сжигало сейчас саму МакКинни без остатка. В какой-то момент впадинка нежных лепестков настолько заманчиво терлась об пальцы копа, что та, будто играя, начала по-немногу проникать внутри, всего на пару сантиметров, стараясь убедиться, что там достаточно влажно и жарко, а губы вновь проследовали к ее губам, чтобы сойтись в танце языков.

Прижаться, срастись, раствориться в покое неги до абсурдности соединенной с вечным движением. Потому что так правильно, так изначально задумывалась вселенная, чтобы в одной ее частичке бесконечности когда-нибудь две крупицы встретились в вечном потоке, соприкоснулись. Ханне казалось, что она сейчас не она, она - воплощение воли, той самой, что сплетается тонкими нитками в пряжу трех одноглазых старух. И подчиняться этой воле она хотела, боже, хотела всем сердцем.
"Кожа... почему ее кожа так пахнет?" - в безумии думала часть ее сознания, когда губы все так же касались Сайи, уже более дерзко, более спокойно. Будто понимая, что все сопротивление даже если и было, то точно сломлено и забыто, растворено в протяжном стоне, неизвестно с чьих уст сорвавшемся. Но и это не важно. Тугая тетива ночи и страсти натянулась в нутре, дразня вибрациями, стоило ангелу коснуться сокровенных мест самой Ханны. Запоздалое понимание, что она уже так же гола и обнажена было тут же отметено. И с трудом вспоминался огромный страшный шрам на животе. Ангел видела ее пьяной и злой. Ангела не может напугать шрам. Ангел видит ее на сквозь и без древнего рубца.
А затем тонкие, такие нежные и в то же время твердые пальцы коснулись той самой тетивы, став стрелой, устремленной в мир счастья. В самое нутро, в самое сокровенное проникая выстрелом, протыкая и позволяя вскрикнуть прямо в ее губы от приятной боли, ведущей к не менее приятной смерти. Кровать или что-то другое мягкое под ними превратилось в поле боя, где дыхание ликующей Ханны разрывало весь мир, всю пелену предубеждений, в которую ее сковывали с раннего детства. Проникая вторым пальцем и начиная грубее гладить, входить, играя большим пальцем с клитором Сайи, она и сама насаживалась на ее пальцы, не останавливая поединок, ритуальным танцем двигая бедра и желая, чтобы в ритм с ней плясала на скомканных простынях девушка. Зарываясь носом в ее волосы, запоминая каждый оттенок запаха, ставшего роднее собственного.
Свободная рука, не выдерживая, легла под бедра Сайи, приподнимая их для удобства, позволяя себе сильнее вжаться в любимое сегодня тело. Хотя Сегодня и стало вечностью. По спине скользит капля пота. От волнения, от жара, наполняющего вселенную дыханием ее Ангела. И вот сейчас, кажется, окончательно сгореть, взорваться и осесть пеплом на ее коже. Навсегда, пусть даже это "навсегда" будет не длиннее секунды.

Цветущих вишен влекущий яд.
Воспоминаний зовущий ряд.
Я не сказал все, что хотел
Краток подлунный срок...
Сонная ночь залита вином.
То, что не "завтра" - всегда "потом".
Все, что сказать я не посмел,
Увидите между строк...

Скользя между ее ног, чувствуя себя самцом, настоящим, будто собственные пальцы обратились в чуждые ее полу органы только для того, чтобы доставлять удовольствие, Ханна больше не могла стонать. Голос то ли сел, то ли просто забылись в экстазе голосовые связки. Она лишь дышала, резко, громко, выпуская воздух толчками в унисон с движением рук ее ночной феи. И не понимала, от чего же больше испытывает счастье: от своей или ее плоти? И где та грань, что вообще разделяла их на разных людей?
Наконец, трепетные пальцы достигли цели, птица вспорхнула в небо, солнце взошло над темным Годфри, все еще погруженным в ночь. Только ее солнце. Солнце ее феи. Позволяя прижаться в последней судороге к Сайе, офицер зажмурилась, почему-то заулыбавшись. Вокруг нее - счастье. Внутри нее - счастье. И плевать, что мышцы с непривычки ослабли, плевать, что момент кончается, тонкой ниткой рвущейся и устремляющейся слишком высоко. Им не взлететь, не поймать. Все закончится завтра. Но... не сейчас, ведь так?
Перекатываясь на бок, она почти не дышала, все еще чувствуя, как воздух вокруг становится материальным, щекоча вспотевшую разгоряченную кожу. Огонь внутри нее все еще отсвечивал догорающими угольками, когда она прижималась к своему ангелу. Без слов, потому что слова способны только испортить все, опошлить, превратить мираж в суровую пустыню. Тепло. Все еще тепло.
"Пусть так будет всегда..." - не осознавая зачем, пожелала мысленно Ханна, прикрывая глаза и целуя шею. Чтобы прислониться лбом к ее лбу, ощутить кожу спины под руками, сплести ноги с ее ногами и провалиться в то самое Завтра через лабиринт сна...

...Горло першило. Адская засуха плясала зноем в самом нутре глотки. Бездна расступалась, чтобы пропустить сознание в суровый быт пробуждения. Слишком мягко, чтобы хотелось просыпаться, потому МакКинни, проворчав что-то про чертовых вендиго, попыталась сглотнуть и повернуться на другой бок. Вот только слюны и не было, а неудобство в полу-затекшем плече, напоровшемся на что-то мягкое заставили окончательно пробудиться и оглядеться. Зря. Свет, пробившийся сквозь не до конца прикрытые шторы на мгновение ослепил, раздражая глаза, заставляя терять ориентацию в пространстве мыслей. А это ей было сейчас ни к чему.
Потолок. Чужой. Не в участке, не дома. Такие же чужие стены. Вывод - меньше нужно пить. Если бы не похмелье, она бы непременно вздрогнула, опасаясь того, что под простыней она явно голая, и тело рядом не напоминает привычную подушку. Но головная боль, давившая на череп притупила ужас, заставляя просыпаться логика, закрывающего глаза в попытках на темных внутренних веках прочитать следы вчерашних приключений.
"Ром... бар... чертов ублюдок Гектор...нет, наоборот... Черт, нога..."
Нога действительно болела, и отрывки воспоминаний о наказанном мусорном баке. А что было дальше?
А дальше стало не на шутку страшно. Так, что щеки покраснели, и явно не от жары. Резко распахнув глаза, Ханна медленно повернула голову, чтобы тут же наткнуться на странные волосы черничного цвета. Ангел, пришедший к ней, ангел, касавшийся ее...там! И она тоже, тоже позволила себе Это! Спутанный клубок спутывался еще сильнее. Аккуратно приподнимаясь и стараясь не разбудить...кхм..любовницу, офицер МакКинни скользнула ступнями на пол, крадучись двинулась к собственным вещам. Если уйти как можно быстрее, не придется смотреть в глаза своей Слабости. Хотя... видит бог, желание вернуться в теплые объятия все еще обуревало мозг, заставляя шагать менее решительно.

Впереди - холодное безразличное утро, которое может быть заглушено минералкой, купленной в ближайшем гипермаркете. И это утро уже нетерпеливо требует ее выйти гудящими за окном машинами и скрипом пола за дверью квартиры. За стеной, слишком тонкой, чтобы скрывать все звуки, спорили соседи незнакомки Сайи. Ханна же, услышав позади шелест простыни и только чуть позже столь родной вчера голос, захотела зависнуть, раствориться, исчезнуть, лишь бы не делать выбор в сторону этого "впереди". Поэтому, будто повинуясь пленительным оттенкам речи, она остановилась, не в силах обернуться. Плечи поникли.
- Я... мне надо на работу... - с похмельного сна ее голос кажется очень низким даже для нее самой. Скорее, она даже прохрипела, чем проговорила эти лживые слова.
Обернуться. Прямо сейчас. Ринуться обратно в объятия пугающей и приятной неги и спать, спать в ее руках.
- Ты, наверное, хочешь воды?
Воды она хотела. Еще больше хотела счастья, тепла, понимание. Но такое не наливается из под крана по первому желанию, не дарится больше, чем на одну ночь. Кому, как не МакКинни, знать, сколь коротки мгновения света перед вечной тьмой этого Города.
Позади - жар человеческого женского тела. Крылья ангела, способные подарить Вечность. Заставить укрыться от всех невзгод и болезней. Так почему же она все еще стояла, не в силах даже ответить что-то? И на автомате внезапно двинулась, собирая вещи. Черт возьми, как нелегко уходить. И как сложно остаться. Зная, что нега прошла, что шрам на животе уже не скроется в полумраке комнаты, а правда не спрячется под одеялом алкоголя.
- Прости... - натягивая свои штаны и незаметно укладывая в карман значок, МакКинни почти ощущает себя сволочью. И плевать, что подумала Сайя этим утром, вспоминает она с восторгом ночь или с болью. Есть такие вещи, которые ты перевариваешь в одиночестве, всегда. Потому что другие не поймут, не выстроят ни поводов, ни принципов. Им не ходить с тобой по одной дороге в одних сапогах. И то, что несло ее ангелу одни чувства - иначе смотрелось с позиции помощницы шерифа, в одночасье под выпивку предавшей все свои идеалы, Гектора, воспитание. И более того, сама навалившаяся подобно зверю на беззащитную женщину, желавшую спать, но вынужденную подчиняться капризу гостьи.
"Сказать ей, что я позвоню? Она не дура, знает, что я не спросила номер"
,Наконец, полностью одетая, она решается посмотреть. Оглядеть, что она теряет, покидая квартиру. И вновь накатывает волна непонятной нежности. Вот только нежность на трезвую голову кажется ненужной. слабой, легко забившейся сразу же в угол самых темных частей души.
- Спасибо тебе за приют, мне правда нужно бежать. А воду я могу купить и по пути, - слова дают легко для горла, но сложно для собственного сердца, замершего, не решающегося терять ставшего столь нужным за одну ночь существа. Но Ханна умная девочка, она справится, переступит. Потому, улыбнувшись наигранно, нелепо и взволнованно проводит пальцами между волосами в попытке их расчесать, не в силах смотреть прямо в глаза.