Так уж сложилось, что многих людей в обитель веры пригоняла глухая тоска. У каждого человека она имела свой эмоциональный окрас и различалась мотивацией, оттенками, послевкусием – факторов было великое множество. Тоска Ривер была тихой, меланхолической, но навеяна была вовсе не отсутствием солнца в Годфри или крепкими холодами, налетевшими на город в феврале. Тому было достаточно личных причин, но главным лейтмотивом было внезапное, вынужденное и очень горькое расставание с отцом, который после критического ранения и смерти любимой женщины стал видеть в дочери чудовище. Что ж, возможно, отчасти он был прав, и вся эта вереница смертей вовсе не была случайностью. В последнее время Адель всё чаще находила в покорёженной пуле, оставленной последней встречей с Гектором, свой, особенный символизм, особенно на фоне безвозвратно (как считала Ривер) утерянного  креста.
   От автобусной остановки до часовни было два километра пешим ходом, вероятно, это была одна из причин её низкой посещаемости – люди обленились под воздействием благ цивилизации, и отказывались совершать какие-либо телодвижения сверх тех, что требовались для базовых нужд. Отчасти девушка шла наугад, прислушиваясь к скрипу снега под ногами и ритмичному стуку застёжки о замок на утеплённой белой куртке – горизонт затянуло беломраморным маревом снегопада, и очертания часовни было трудно разглядеть. Белые хлопья облепили брови и ресницы Ривер, сделав из неё эдакое подобие альбиноса. Вскоре ей стало казаться, что этот монотонный путь, полный забивающегося под капюшон снега, нулевой видимости и жара, наполнявшего тело спустя пятнадцать минут от высадки из автобуса, никогда не кончится.
   Тёмное здание вскоре вальяжно выплыло из белого тумана, как крейсер, увенчанный победоносным крестом, и сам вид часовни принёс лёгкое облегчение – девушка уже стала сомневаться, что пошла в правильном направлении. Для того чтобы сладить с несколько примёрзшими петлями, пришлось навалиться всем телом – к счастью, птичьего веса девушки хватило.
- Добрый день… - Лоуренс начал был свою заезженную до дыр песню, но осёкся, то ли узнав белую куртку, то ли умудрившись разглядеть лицо в лихорадочных красных пятнах, обрамлённое налипшими золотистыми волосами и стянутым капюшоном. – Адель, это ты?
- Здравствуйте, пастор, - Девушка испытала настоящее удовольствие, когда освободилась  от капюшона, вытряхивая снег из-за пазухи, а затем присела на скамью, чтобы перевести дух. Якоб поспешил к ней, и Адель невольно отметила, что он сегодня «при параде» - чёрная ряса, белый воротничок, очки на самом кончике крючковатого носа, увеличивающие его голубые выцветшие глаза. По всей видимости, она разминулась с каким-то гостем.
- Счастлив видеть тебя, Адель, милая, я читал газету около трёх недель назад. – Обеспокоенно произнёс Лоуренс, присаживаясь рядом с девушкой. – Я вижу, что ты в добром здравии. А Уильям… ?
Губы Ривер дрогнули, она отвела взгляд в сторону.
- Он жив? – Куда более тихо, осторожно спросил пастор.
- Жив. Не знаю, жива ли я для него, в том облике, в котором он меня ранее видел. – Упавшим голосом сказала Ривер и отчаянно взмахнула рукой, когда голос заглох, горло сжали подступившие слёзы. Она судорожно громко вздохнула, препятствуя подступавшей буре эмоций. Ада почти никогда не плакала, но вот в часовне что-то нашло на неё, в тот миг, когда она посмотрела в строгое, страдающее и осуждающее лицо каменного Христа. Видел ли Он, что у неё больше нет символа веры, как и пути обратно? Знал ли он заранее, что Ривер не достойна Его милости и пытался ли спасти её тем способом, который был обещан каждому верующему? Она крепко зажмурилась и, безмолвно шевеля губами, про себя прочитала молитву «Отче наш», правой рукой пытаясь ослабить слишком туго замотанный шарф.
- На всё воля Господа нашего, - издалека донёсся голос пастора, и Ривер вдруг поняла, что забыла о его присутствии.  – Может быть, ты желаешь исповедоваться?
   Взгляд Ады упал на исповедальню, ютившуюся в и без того тесном помещении, в дальнем углу, и она кивнула, практически не размышляя о целесообразности этого предложения. Лоуренс был прав – девушке нужно было выговориться, тем более что она давно задумывалась об этом, ещё до катастрофы, которая стала пунктом отсчёта, моментом для «до» и «после». Дерево, из которого была изготовлена исповедальня, местами успело ссохнуться, кое-где были видны длинные чёрные расщелины, однако Ривер заметила искусную резьбу, украшавшую углы дверей и остов исповедальни.
- Красиво, - незамедлительно прокомментировала девушка, проводя по резьбе кончиками пальцев - рельеф несколько стёрся с "возрастом", но всё ещё хорошо прощупывался.
- Правда? Гм, я, бывало, увлекался по молодости резьбой по дереву, и вот, - неожиданно замялся Якоб, и Ада, изумлённо покосившись на него, невольно улыбнулась, - Но не будем отвлекаться, приготовься, сосредоточься, и, самое главное, успокойся. Ты в безопасности, и тайны твои не покинут исповедальни, Адель. Идём.

Прежде, чем нарушать суверенный покой месяцы спящей исповедальни, Ривер глубоко вдохнула и выдохнула, быстрым движением пальцев расстегнула верхнюю пуговицу на высоком вороте рубашки, обнажая бархатистую молочно-белую шею. Внутри было пыльно, и пылинки мерцали, точно пыльца феи. Тусклый свет, который, казалось, исповедальня вобрала в себя весь, какой только был в часовне, падал косыми лучами, подсвечивая правый глаз девушки особым, демоническим жёлтым огнём. Левый же оставался человеческим, поскольку был в тени.  Ривер не сразу приступила к речи, только первое время молча и чрезвычайно суетно комкала в руках свисавший с плеча до самых ладоней кончик небесно-голубого шарфа, под цвет глаз пастора. Схожее ощущение Ада испытывала при первой консультации с психологом – слова разбегались во тьму, стоило на них навести прожектор осознания. Выдох, нарушивший тишину, был предательски слабым, дрожащим, сама же тишина лопнула подобно натянутой до отказа струне.
   Однако Ада первым делом произнесла вовсе не то, что планировала с самого начала.
- Пастор, этой ночью мне приснился очень странный сон. В нём было темно, так темно, как в жизни не бывает. Из этой тьмы, из чёрного ночного леса, ко мне навстречу вышел волк невиданных размеров, и глаза его горели жаждой, человеку незнакомой. Взгляд зверя был безумен, сомневаться невозможно, как и взгляда от фигуры отвести. Далеко за ним, в нахлынувшем тумане, я заметила кого-то третьего, вероятно, это был человек, внешность которого было не под силу разглядеть. В тот же миг я поняла, что правая рука моя отяжелела так, как раньше не бывало, и, чтобы осознать, как действовать, опускать взгляд мне не пришлось. Рука точно поднялась сама, и это ощущение мне слишком хорошо знакомо. - Что-то ёкнуло в груди в момент, когда Ада дошла до этой части сна, и она замолкла, но затем продолжила, - И вот, спустя какой-то миг, гигантский зверь, почти не прилагая усилий, прыгнул. Между жизнью и смертью оставалась секунда, так что… Пальцы взвели затвор, нажали на курок, так, точно я умела стрелять всю жизнь,  и хорошо увидела, как промеж глаз чудовища расцвела роза. Странно, правда? Не пулевая дыра.
Адель перевела дыхание, и поймала себя на мысли, что не уточнила, что оружие было тем самым, что Гектор вложил в бледную слабую руку в больнице.
- Тем не менее, зверь достиг своей цели, и, как только мой затылок достиг твёрдой поверхности под мощной инерцией его прыжка, я проснулась…
Тишина воцарилась в келье, такая, что у Ривер зазвенело в ушах, и она поспешно продолжила, дабы тишину эту заполнить.
- Я не хотела начинать с него, но так вышло. Я не хотела убивать его, но не могу понять, почему, ведь он хотел убить меня. Простите, пастор. Перейду к сути. 
Ривер прокашлялась, проверила, расстёгнута ли верхняя пуговица, и нащупала горячую, истерически бившуюся под пальцами яремную вену. Только сейчас девушка поняла, что рубашка на ней взмокла.
- До того, как мы приехали в Годфри, моя жизнь была сном, слабым отражением реальности. Годы проходили мимо, почти не оставляя на мне свой отпечаток – как видите, и на внешности это отразилось. - Нервный смешок вырвался, коверкая последнее слово, - Такое ощущение, точно, приехав в этот город, я постепенно стала сама собой. Появился вкус к жизни. Но почему, чтобы его пробудить, нужны были такие жертвы?
Мысли метались, как летняя мошкара.
- Попробую ещё раз. Всё началось, когда мне было пять или шесть лет…
Далее повествование более было похоже на краткий пересказ жизненных событий, впрочем, тихий слушатель по ту сторону сетки в любой момент мог остановить девушку и задать наводящие вопросы, если была такая необходимость.

В последний миг перед тем, как зазвучал голос крысолова с волшебной дудочной-знанием, которой тот намеревался выманить свою цель из укрытия, взор Ады мельком скользнул по решётке исповедальни. Казалось, голос подал сам свет, который, просеиваясь через преграду, падал на шею, ключицы, грудь Ривер переливающимся ажурным узором. Но у Света, оказывается, были яркие синие глаза, подобных которым ей ещё не посчастливилось видеть.
- Сколь бы жутким, странным и непонятными ни было то, что происходило в твоей жизни, дитя, оно привело тебя туда, где ты и должна была оказаться.
   Так оно и было, точно так, как говорил мужчина с магией голоса, которая ничего не имела с разрушительной ворожбой Чёрного Города Годфри. Последняя, конечно же,  оставалась в тени неведения, как и многие другие нелицеприятные аспекты существования девушки.
   Первоначально благостное расслабление, накатившее благодаря редкостному таланту,  или оттачиваемому годами, если не веками, умению неведомого собеседника погружаться в слух, сопереживание, участливое, и столь необходимое каждому молчание, рассеялось перед ударом тока. Тока воображаемого, олицетворяющего шок, ступор, неосознанность, а,  как известно, забвение, даже мимолётное, чревато резкой оплеухой реальности.  Адель спиной вжалась в старую деревянную перегородку, медленно стянула шарф  с плеча на колени, хватая воздух ртом, как рыба, тёплой приливной волной вынесенная на сушу. И вот, когда настала пауза, стало нечем дышать, взгляд снова метнулся к перегородке, но отыскал там лишь по-прежнему спокойный синий свет (незнакомых?) глаз.
- Я стал случайным свидетелем твоей истории, но, как ни удивительно, я являюсь тем, кто может заполнить в ней пробелы своими знаниями.
   И снова, американские горки эмоций сначала вознесли девушку ввысь, не на самый высокий пик, но на ощутимую высоту надежды, столь сильной, что она пугала. Даже если бы через сетку Ривер увидела бы чёрную метку наведённого на неё пистолета, вероятно, это напугало бы её меньше, так что сейчас дрожь, начавшаяся с затылка, с чувствительной выемки чуть выше линии волос, окатила девушку до кончиков пальцев ног. Кабинка американских горок ухнула вниз по крутой параболе, остановившись где-то в центре бездны. Там, где обитали Тени.
   Это было слишком хорошо, чтобы верить, слишком походило на сыр в мышеловке, и  как же кстати в сей момент вспомнилась Пифия, говорившая, точно добрая фея или сказочница, как если бы она беседовала с ребёнком или… сумасшедшей. Кроме того, незнакомец, кажется, прибегнул к невинной лжи, но была ли она таковой?
   Ада прочистила горло кашлем, поскольку первый звук, извлечённый ею из голосовых связок, был похож на расстроенный струнный инструмент.
- Что.. Кто… Кто вы? – нашлась, наконец, Ривер.
- Может быть, ты не откажешь старику в небольшом разговоре за пределами этого крошечного места, сдавливающего и душу, и разум?
   Прозвучало резонно, да и в часовне от предполагаемого недруга не спрячешься тогда, когда он уже знает о твоём присутствии, готов реагировать, и… обладает таким сочувствием, проникновенный голосом, харизмой, сочащейся даже через разделительную сетку. Так что Адель вышла, всеми силами стараясь не выдавать охватившей её всецело, практически без остатка, навязчивой, не дававшей довериться паранойи относительно как незнакомца, так и Пифии – всё же, было у них что-то общее в манере изъясняться, на взгляд девушки. Половица скрипнула под лёгким шагом, шарф соскользнул на пол, но Ада этого не заметила, разглядывая лицо, открывшееся ей, в прямом смысле, в новом свете.
- Меня зовут Гилберт,  – представился бывший незнакомец с глазами-озёрами, однако взгляд, который Ада устремила на протянутую ладонь, первые мгновения сделался озадаченным. Так уж вышло, что в бытность жизни с отцом девушка не привыкла здороваться рукопожатием, так что и сейчас она ограничилась книксеном, наверняка странным в этих краях. Обычно хватало простого приветствия.
- Я – Адель Ривер, сэр, - почтительно произнесла девушка, как и всегда, безукоризненно вежливая, но с чересчур проницательным взглядом янтарных глаз. – Сказать честно, вы повергли меня в лёгкое замешательство. На данный момент у меня всего два вопроса, если позволите. Первый – что случилось с пастором? И второй – смогу ли я уйти отсюда одна и вернуться к своему прежнему образу жизни, если вы откроете истины, что вам обо мне известны? Стану ли я вашим должником? Простите, это незапланированный вопрос, но в нашей жизни почти ничего не предположишь наверняка.

«Не стану ли я зависимой от вас, сэр.» – крутилось в голове, но озвучить такой провокационный вопрос, естественно, она не попросту осмелилась, опасаясь оборвать так и не начавшийся толком диалог.  Но кто знает, может, и стоило бы?

Отредактировано Adele River (2018-09-25 10:08:39)

Всю палитру эмоций, которая последовательно и, что главное, своевременно сменялась на лице пожилого человека, Адель невольно принимала за чистую монету, поскольку он выглядел искренним. Настолько искренним, насколько вообще могут быть незнакомцы. Он мог отметить, что покатая линия плеч девушки постепенно поникла в знаке расслабления в его присутствии, а после столь душевного приветствия уголки губ дрогнули, но улыбка так и не проявилась на лице, вероятно, затаённая до поры. Может быть, эта незначительная деталь могла означать что-то иное – в последнее время по лицу девушки сложно было определить, что творится у неё в голове. Когда Гилберт упомянул о Якобе и его снегоочистительной лопате, Адель озадаченно покосилась в сторону приоткрытой двери часовни, откуда в ноги задувало свежим зимним сквознячком, но затем снова вернулась вниманием к своему неожиданному собеседнику.
- Я предлагаю всего лишь разговор.  – произнёс незнакомый знакомец в начале своей проникновенной речи, однако чем более бескорыстны были его слова, тем основательнее крепло подозрение Ривер.
«В конце-то концов, он как-то оказался в часовне, в обход пастора.» - мелькнула мысль из разряда тех, которые шептали о чудовищной натуре Ады, тщательно выдаваемой за совпадения и неурядицы в реальности.
- Гилберт, сэр, не поймите меня неправильно, - где-то, кажется, она уже употребляла это словосочетание, - но современный мир таков, что в нём нет ничего бесплатного или не имеющего последствий, равно как и бескорыстных благодетелей можно пересчитать по пальцам. Так, к примеру, отчисления богатых мира сего в фонд помощи бездомным детям – это методика уклона от выплаты части налога, насколько мне известно. Так и здесь, мне думается, что вы чего-то не договариваете, и от этого благодетель становится более опасной, чем она выглядит на первый взгляд.
Она обошла Гилберта, приземляясь на одну из длинных церковных лавок и запахнулась в куртку, рассыпав лёгкое золото волос по плечам, спине, груди. Верхняя пуговица выкручивалась и ускользала от пальцев, точно была живая, а от лёгкого дуновения, что оставался от сквозняка на верхнем уровне воздуха, кожа покрылась некрасивыми мурашками.
- Гилберт, обыкновенные пожилые люди обычно не оказываются в исповедальнях без белого воротничка.
Не то чтобы она была без меры любопытна или же не знала меря, не чувствовала мерзкое, так некстати налипшее опасение перед синеоким стариком, но… что-то всё же держало её здесь. Вероятно, то же самое ощущение, что заставило соврать, когда Пифию поймали с поличным. Люди не без греха, а благодетель иногда выбирает не самые очевидные пути, это Ривер знала, и потому старалась держаться подальше от осуждения.

Отредактировано Adele River (2018-09-26 18:17:41)

Адель слушала музыку голоса незнакомца, взглядом провожала каждый выразительный жест рук, морщины на которых, подобно годовым кольцам на срезе дерева, выдавали его предположительный возраст. Монотонный скрежет служил фоном  до того мига, пока лопата не столкнулась снова с наледью под поверхностью снега, затем настала пауза в работе пастора, кажется, не на шутку увлечённого процессом. Ривер даже симпатизировала пожилому человеку перед собой – он выглядел умудрённым годами посланником с-той-стороны, и, вероятно, у них было даже что-то общее. Интерес к теневой стороне жизни, житие во тьме и затаённая печаль. Оттого вместе с тенью улыбки на её лицо прокралась иные тени – затаившиеся на дне зрачков звери, которых Гилберт видел не раз и не два, а имена им были «страх» и «сомнение».
  В конце концов, Ада склонила голову. Свет и тень, подчёркивающие черты юного лица, пришли в равновесие, иначе говоря – пропали, сделавшись ровным серым тоном. Подушечками указательного и среднего пальца девушка провела вдоль длинной едва-едва проступившей вены, следующей по изящному запястью и затем опоясавшей кисть. Ада остановила задумчивое движение на костяшке указательного пальца, как бы подытоживая разговор, а затем подняла на Гилберта несколько иной взгляд, в котором ответ читался ещё до того, как тот сорвался с распахнувшихся розовых губ.
- Всё пошло не так с самого начала, не так ли? Я не понимаю, как это происходит, когда там, наверху или внизу, несущественно, колесо делает поворот, и кто-то из людей становится иным, нежели остальные. Но я знаю одно – этот сбой системы был со мной всегда, с самого начала, так что я не смогла бы вспомнить поворотного момента при всём желании. – Кажется, исповедь продолжалась. Ривер вела издалека, приближаясь к концу танца из слов, ведомых между Гилбертом и Адель.
  Свет померк на мгновение, затем один ослепительный луч, как карающий меч, рассёк плотную занавесь пыли, стоявшую в воздухе, и указующим перстом упал на молитвенный алтарь. Взгляд Ривер скользнул на лицо Христа. Сейчас, когда тени, потревоженные прикосновением солнца, отступили, лик приобрёл совсем другое выражение, и Ривер приосанилась, черты её смягчились. 
- Любопытная развилка. – Мягко произнесла девушка, а затем её взгляд перескочил на лицо старца, похожего на божьего посланника с ангельскими синими очами, - Этот город испытывает меня – каждый час, каждую минуту, каждый шаг. Искушает. Сэр, что бы ни осталось за закрытыми дверьми, я думаю, что нам не по пути. Мой мир – это мир несовершенства, мир надежды и отчаяния рука об руку. За дверью тайны я чувствую вашу реальность – мир чудес и чудовищ, которые смутными образами видятся мне во снах с самого детства. Оставим это и пойдём разными дорогами.
  Кажется, Адель приняла для себя какое-то решение, превознёсшее её перед другой версией себя – запуганной, слабой, сломанной куклой без путеводной нити. Девушка холодными пальцами прикоснулась к ключицам, источавшим приятное тепло, и нашла там свой металлический кулон, вместо привычного креста, неизменно сопровождавший её. Покорно покачала головой одной ей ведомым мыслям и плавно поднялась с места, намереваясь уйти без прощания.