Гектор Уорд сейчас думал за двоих, разрываемый на части инстинктами, выстроившимися наконец в понятную для его сознания, для его тела последовательность. Когда его зубы раскровили рот Ривер, с её губ сорвался не то протестующий, не то подначивающий, тихий, низкий стон, вибрирующий, но совсем по-другому, нежели волчье рычание зверя, делившего земное бытие с человеком не менее своенравным. Она оказалась пленницей своих страстей куда быстрее Гектора, и тому было обыкновенное объяснение – ничего подобного с ней ранее не происходило, и эмоции, нервы, взвинченные до крайней отметки, нашли, наконец, куда вылиться, поддерживаемые сладкой болью в груди, сопровождаемых тяжёлыми ударами сердца. Может быть, если бы она тщательно планировала каждый свой шаг, было бы легче?
Уорд слишком многое видел, слишком много знал, чтобы закрыть глаза на все те воспоминания, что предупреждающими сигналами сыпались на его сознание при каждом неосмотрительном жесте, с каждой прошедшей минутой вливая в него силы, чтобы вырваться из чёрной глубины, в которую увлекала его Адель. Она реагировала на всё – вздрагивала от прикосновений, отвечала на движение губ, заглушила крик, вырвавшийся из горла, когда Уорд дёрнул за ремень – шов имел свойство впиваться не хуже серпа по известному месту, а плоть меж бёдрами была достаточно нежной, чтобы сохранить следы на пару дней вперёд.
- Иди сюда, Адель, - показалось ли ей в бреду, в шуме, которым наполняло её слух собственное бешеное сердцебиение и сплетение дыханий, что его тон всё же изменился, что нужда наконец заговорила голосом оборотня? Её тело переплавляло боль в наслаждение, страх – в безумный напор, ведь лучшая защита – это нападение.
- Гектор, - на выдохе прошептала она, влажными от смешения своей и чужой слюны губами прижимаясь к колотящейся ярёмной вене мужчины, пока тот менял дислокацию, вжимал пальцы в бёдра до новых вспышек боли, швырнул её на столешницу, и тогда, когда болезненно отозвалось тело на столкновение с дощатой поверхностью, впервые он увидел, как стал проясняться кровавый взгляд той, что несла в себе погибель для обоих. Брови изломились, впервые выразив сомнение в том что делали они оба, передалось ли это сомнение и Гектору пару минут спустя? Очевидно, он перестал воспринимать какие-либо действия Ривер, срываясь всё сильнее в омут собственных чертей, однако снова он не встретил сопротивления – скорее, теперь у девушки была возможность обхватить Гектора не только руками, но и коленями, принимая всецело. Любовь ведь не может иначе, правда? Даже если это имеет фатальные последствия, даже если это опорочит, очернит в своих собственных глазах.
Он был нечеловечески силён, даже будучи во вполне человеческом обличье – крепёж первых двух пуговиц лопнул, обнажая кожу глубже под ключицами, там, где она переходила в волнующий изгиб между грудями, скрытыми ореолами кремово-алого кружева, изображающего композицию из цветов. Одна рука по-прежнему была на шее Гектора, другая – скользнула по груди, обнаруживая практически стянувшийся след от пули, и она вскрикнула сдавленно, но не от страха, а когда клыки и резцы стиснули мягкие, нетренированные, податливые мышцы, и на этот раз ощутил самолично вкус её крови, без примесей, без отрезвляющего, резкого, как пощёчина, запаха ментола. Она была сладкой, сладкой, как у всех медовых девочек, и, должно быть, так же сладки были на вкус её кости, в частности – костный мозг, если те разгрызть. Адель вскрикнула снова, её ногти погрузились под выпирающие лопатки оборотня и поползли вниз, оставляя кровавые, рваные борозды, которые не останутся воспоминаниями буквально через минуту. Гектор был воплощением боли, воплощением желания, сгустившейся лавой соскользнувшего с груди по животу, вниз, туда, где они прижимались друг к другу сильнее всего.
- Твою мать, Адель!
Её точно лишили всего воздуха сразу – они широко распахнула красные глаза, неспособная вдохнуть носом, подавилась разочарованным, протестующим криком, потеряв равновесие после разрыва дистанции, упёрла в столешницу локоть.
- Этого не будет!
С ужасом, отторжением Ривер поняла, что он прав, грубо одёргивая её, возвращая к реальности, где Адель была всего лишь девушкой, сотканной из чёртовой прорвы магии, ранее готовой разорвать их обоих, медовой крови, желанной для оборотня плоти, гремучей смеси страсти и страха, рвущего грудь никому не нужного света, лишь слепящего глаза. Её грудь тяжело ходила вверх и вниз, ресницы часто затрепетали, когда она попыталась проморгаться, игнорируя факт, что через распахнутое пальто Уорд отлично видит бельё, которое она сегодня с утра вырвала с полки шкафа, не глядя. Рёбра сдавило страшной, неведомой силой, Ривер сжалась, подтягивая ноги к столешнице, низко опустила голову и обхватив её конвульсивно сжавшимися пальцами, так, что под пледом золотых волос Гектор видел лишь высокий лоб и очертания прямого носа, прочие очертания лица тонули в густой и чёрной тени.
- Пошла на хер со своей любовью, пока еще можешь идти! - определённо было прекрасно видно, как лоб католички перечёркивает морщина, на носу собираются складки гримасы. – Хочешь потрахаться, найди другого идиота! Я тебе не мальчик!
Достаточно ли глупа была Адель, чтобы принять к сведению его любезный дружеский совет, посул на сегодняшний вечер, определяющий, возможно, дальнейшие планы ополоумевшей девчонки, стремительно приобретающей статус падшего ангела? Он ударил без замаха, выстрелил без пистолета, страх Уорда разил, рвал с той же силой, с которой это могло бы сделать чудовище, нетерпеливо ждущее своего часа. Ривер подняла голову, как-то странно чуть склонив её набок, затем, чтобы собеседник мог сфокусировать зрение на её широко раскрытых, немигающих, абсолютно сухих, точно у куклы, остекленевших глазах.
– Ты ни хера, Адель, не понимаешь!
Женщине из семейства Риверов не подобало плакать. Нельзя было выражать ни единой эмоции, чтобы не получить линейкой по пальцам, резким словом по самоощущению. Она неотрывно смотрела на лицо Гектора, запоминала каждую черточку, бледно-розовые следы на щеках, сглотнув накопившуюся во рту кровь, идущую из прокушенной губы, а руки как-то сами делали своё дело, без прямого участия сознания – натягивали на хрупкую линию плеч рубашку, затем – пальто, слепо шарили по пуговицам, посылая в мозг сигналы, что отсутствуют две первые. Они стянули белый, отмеченный алыми пятнами шарф, они же кончиком этого шарфа отёрли лицо с дрожащими пунцовыми губами, белое, как поредевший, но ещё падающий меланхолично снег вокруг застывших друг напротив друга, точно враги, людей.
Ривер ничего не говорила, поскольку, какое слово ни подбери, что ни скажи – это будет лишь поводом всадить поглубже нож под рёбра, вывернуть его так, чтобы Адель не смогла уйти отсюда на своих двоих. Её брови опустились, глаза приобрели несколько другое, уже более осмысленно, иронически-печальное, опустошённое выражение. Ривер поднялась на ноги, левая лодыжка подломилась – пришлось придержаться о столешницу.
- Пистолет, - прохрипела Адель, жестом указывая на чёрное пятно неподалёку от Уорда, вырвавшимся, пружинно-резким движением дёрнула полы пальто вниз, скрипнула зубами, когда дало о себе знать прокушенное плечо. Затем, наконец, не желая больше утомлять Гектора своим присутствием, прихрамывая на левую ногу, в мятом пальто, в безнадёжно испорченном шарфе направилась к дороге, хуже уже не будет – она ощущала себя чем-то навроде продажной девки, самое время было прямиком отсюда направиться в Фетишизм и предлагать свои услуги всем, кто был готов и брать, так ведь? Не оборачиваясь ни на одно из ругательств или слов Гектора, если тот решил напоследок полить Ривер грязью. Всё это было ниже достоинства отпрыска Риверов, пускай она опозорила себя практически всем, что делала в черте города. Таким должно быть наказание для человека, на пути у которого было семь жертв? Моральное уничтожение. Хитро, Уорд, твоя месть наконец-то состоялась, хотел ты того или нет.