Emma Zia D'Arcy

Ackerley (Acadia) Prosper Акерли (Акедия) Проспер • 21.12.1987 • • 32 • • Грех • Смерть милосердна, ибо из её владений нет возврата; но тот, кто возвращается из мрачнейших владений ночи, измученный и познавший, навсегда лишается мира и покоя.

Я не создана для Хаоса, это Хаос создан для меня.

Как писал один чудак: «Мы видим предметы так, как позволяет наше восприятие, и совершенно не постигаем их абсолютную природу». И это же верно для того, что нам дают увидеть намеренно, создавая образы, в которые нам хочется поверить. Люди обманывают себя каждый день, чью-то ложь считают маленькой и безвредной, чья-то настолько огромна, что выходит за пределы видимости. Кто-то сделает себе макияж, и никто и бровью не поведёт, потому что к этой лжи все давно привыкли, и лишь самые оголтелые вопят о том, что их нагло водят за нос. Кто-то напишет на упаковке с колбасой, что использованы только натуральные продукты. Кто-то сольёт токсичные отходы в реку, а в отчётах укажет, что утилизация прошла согласно всем установленным стандартам и без нарушения законодательства.

Акерли тоже предпочитала лгать себе и родным, молча до поры принимая их правила и делая вид, что её всё устраивает. Просто ходить в школу в Портленде под выбранными ими именем, посещать те занятия, которые им нравятся, носить одежду, которую одобрили, есть то, что позволят – они называли это «воспитанием».

Когда ей было пятнадцать, её старший брат покончил с собой, наглотавшись таблеток и написав короткую предсмертную записку: «Простите, что был уродом». Всё списали на депрессивный психоз, вызванный переутомлением у второкурсника юридического колледжа, хотя позже выяснилось, что он подсел на героин. Социальные работники зачастили в дом Проспер, вечно спрашивали у Акерли, как ей живётся, не обращаются ли её родители с ней плохо, пытались выяснить, не было ли у кого-то в семье депрессии и не ухудшился ли «психологический климат». Она их сторонилась, и её замкнутость считывали, как реакцию на травму, попытки закрыться в себе и пережить потерю как можно тише. И оттого принялись лишь активнее таскать к психологу, на одном из сеансов к которому она призналась, что винит себя в смерти брата. Тогда же она показала порезы на собственных руках, которые прятала ото всех под рукавами.

Сеанс за сеансом психолог медленно вытаскивал из неё всё больше и больше подробностей жизни за стенами дома, скрытых ото всех прочих, вскрывая гнойные нарывы домашнего насилия. Реакция органов опеки была моментальной: Акедию забрали в детский дом, отца отправили в тюрьму, где он повесился спустя пару месяцев, матери наложили запрет на приближение к ней до совершеннолетия. Впрочем, она не дожила до конца этого запрета: некоторые люди, прознав о всей этой истории, начали преследование, травили, слали угрозы, один раз даже подожгли дом. Женщина покончила с собой, перерезав себе вены.

Акерли навещала могилы всех троих после своего совершеннолетия почти каждый месяц на протяжении почти четырёх лет: рассказывала, как проходит её жизнь, чем планирует заняться, интересовалась, перестал ли их снедать стыд и счастливы ли они теперь. Потому что сама счастлива совершенно не была, и это не менялось ни от парней и девчонок из университета, ни от походов в бары, ни от горсти из пароксетина, ламотриджина, амитриптилина и труксала каждый вечер. Они делали жизнь не такой паршивой, но даже так казалось, что этого недостаточно.

Некоторое время переезжала из города в город, забросив в дальний угол корочку экономиста, но внезапно для себя увлёкшись такими простыми вещами, как маникюр и макияж. Себя она подобным редко украшала, относясь к своей внешности в основном утилитарно: покуда это лицо достаточно привлекательно, чтобы иногда заводить короткие романы, всё нормально. Но вот вдумчиво посидеть над чужими руками, наводя красоту, было на удивление медитативно. Люди любили в такие моменты болтать, болтать много и беспечно, изливая душу. Почему-то они находили Акедию достаточно надёжной, чтобы делиться своими переживаниями, жаловаться на окружение и проблемы. Может быть дело в её уставшем лице, может в том, что она иногда могла дать какой-нибудь простой совет.

В Годфри она перебралась около десяти лет назад и осела, живя тихую, скучную и обыденную жизнь. Поработать в салоне, посидеть в кальянной, принять клиенток дома, поспать, пойти на работу, пойти в кальянную, принять клиенток дома и так снова и снова, по кругу. Акедию это вполне устраивает. Кажется, что у Проспер вообще нет никаких устремлений в жизни, а когда её спрашивают о хобби, она лишь пожимает плечами и скучно говорит «да немного того, немного сего, глупости всякие». А ради примера всегда отвечает, что больше всего любит «зависать у Маймуна». Обычно этого хватает, потому что подавляющее большинство либо говорит, что у него хорошая кальянная, либо начинает рассказывать о своих любимых местах досуга.

В салоне это молчаливая невзрачная тень, которая скрупулёзно пилит и красит чужие ногти, делает макияжи. Мало кто может даже сказать, опаздывает ли она и уходит ли с работы вовремя: Акедия, кажется, просто есть, когда надо, а в остальное время отсутствует в поле чужого зрения. Мало кто из коллег видел её вне работы, даже в их небольшом Годфри, ещё меньше бывали у Проспер в гостях. Квартира у неё захламлённая, бардачная и откровенно неприятная. Крохотная студия обставлена минимум мебели и техники, мусорное ведро всегда переполнено, а постель никогда не застилается. На взгляд самой Акедии всё максимально просто: чистоту блюдут те, кто не может сосуществовать с хаосом. Хотя куда чаще она просто с ленцой пожимала плечами и говорила, что в постоянной уборке просто нет никакого смысла, а ещё ей просто лень протирать каждую полку и книжку.

Досуг у Акедии ненасыщенный и такой же скучный, как и она сама: либо вся ночь в кальянной «The Fragrance of the East», либо под одеялом с очередной книгой, либо за бездумным скроллингом ленты. Иногда это всё меняется, когда она заводит себе парня или подружку. Тогда и в квартире становится чище, и она сама чаще появляется вне дома с новой пассией, и цветы, и даже шумные попойки, пока зазноба не исчезает бесследно. Из квартиры. Из Города. Из памяти.

О своём прошлом Акедия не рассказывает, ограничиваясь лишь обтекаемыми фразами: «ну училась», «работала как-то», «да там мелкий универ, ты наверное не знаешь», «а, не важно, захиревший городок», «не, там я не бывала». Обычно переводит разговор на собеседника, умело раскручивая беседу в нужном направлении, производя впечатление внимательного и чуткого слушателя.

Последние два месяца Акедия стала спать ещё хуже, чем обычно. Ей начали сниться кошмары, в которых она видит себя самыми разными людьми в разных временах и эпохах. Утром она не может вспомнить, из-за чего так плохо спала, но чувство усталости преследует её. Её состояние стало ухудшаться с октября. В попытках разобраться с этим, угодила в переплёт с Вероникой Дэй, где повстречалась с Гневом. После этого сны стали лишь реальнее, черней, сжирая целые сутки, выгрызая их из жизни Акедии. Тогда странные вспышки мелькающих образов стали проноситься и наяву, но так стремительно, что не удаётся ухватиться ни за одну из них.

Выглядит моложе своих лет. На руках и бёдрах много старых шрамов и новых порезов от селфхарма. Много курит. Одевается нейтрально, часто носит мешковатую небрежную одежду, постоянно меняет кольца, серьги и подвески. Чаще всего можно увидеть в кожаной куртке, потёртых джинсах и белом свитшоте. Изредка экспериментирует со своей внешностью.

Маникюр, педикюр, макияж, стрижка, покраска волос – это всё к ней. Любит фотографировать, но делает это на любительском уровне и нигде не выкладывает фотографии, зато собирает их в альбомы. В остальном она не обладает особыми навыками. Готовит – сносно, печатает быстро, умеет водить машину.

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

Участие в сюжете: По возможности буду участвовать максимально
Связь: через старшего
Как нашли: твинк Арти

Holy and Sinful

Ароматы табака переплетались друг с другом в подвальном помещении и не успевали выветриваться через вытяжку. Облачка дыма вихрились в тяжёлом воздухе, раскрашивались золотистыми цветами от тёплого, но не яркого освещения, сохраняющего интимную полутьму в кальянной. Восточные мотивы присутствовали и в отделке, и в элементах фурнитуры, но всё же не были излишне броскими и раздражающими, создавая именно тот уровень уюта и комфорта, который ожидаешь, когда хочешь перезагрузиться после тяжёлого дня. А в последнее время это становилось всё более актуальным.

Высокий кальян из синего стекла красовался большой чашей, в которой тлела смесь табаков с ярким фруктовым вкусом. Угли алели и покрывались золой при каждой сильной, но неспешной затяжке. Отовсюду слышался звук бурлящей в колбах воды, разговоры, смех. Какая-то компания запустила на местном экране игру и задорно рубилась, перекрикиваясь и перешучиваясь. Зеленовато-голубые глаза Акедии лениво осматривали помещение из её обжитого уголка, который она занимала каждый раз, когда приходила сюда. Устало-безразличное выражение лица постепенно становилось более расслабленным по мере того, как она травила себя табаком и отдыхала в своём ключе.

За соседним столиком мурлыкала сладкая парочка из молодых паренька и девушки. Она почти лежала в его объятиях, с его рук посасывая мундштук и выпуская в воздух симпатичные дымные кольца. Он гладил её по волосам и болтал о какой-то чепухе, на что его прелестница смотрела восхищёнными глазами. Акедия глянула на них вновь и перевела взгляд дальше. В другом углу кальянной молча хмуро курил одиночка, больше что-то печатая на ноутбуке, чем наслаждаясь кальяном. Скучный. У барной стойки сидел молодой мужчина, за весь вечер выпивший только пару стаканов газировки и всё время поглядывающий на часы.

– Эй, Маймун, – Акедия окликнула Аль-Хайтама, когда он проходил мимо, неся очередной кальян недавно пришедшей компании.

– Сейчас, сестра, сейчас! – бодро воскликнул мужчина, работая споро и ловко, несмотря на свои внушительные габариты. Отдав заказ, он вернулся к её столику, окружённому мягкими комфортными диванами. – Да, дорогая? Чем Маймун может порадовать свет очей моих?

Акедия негромко фыркнула и прикрыла глаза. Она знала, что он общается так со всеми, но всё равно было приятно слышать что-то подобное и столь искреннее. Проспер указала мундштуком на парня возле барной стойки:

– Вон тот молчун. Ты его знаешь?

– Не-е! Бывал тут пару раз. И ни разу не заказал кальян, понимаешь, да? Обижает Маймуна!

– И правда обижает, – улыбнулась Акедия, переводя очередной долгий взгляд на странноватого клиента. Она подмигнула мужчине. – Но может ты ему просто так сильно нравишься, что он не может не приходить.

Маймун грохотнул смехом, хлопнув себя рукой по бедру и пригрозив девушке пальцем.

– Ай, сестра, не шути так, я же краснеть начну!

В ответ на это Акедия снова едва слышно фыркнула и затянулась кальяном. Маймун ушёл заниматься своей работой, оставив её в комфортном одиночестве, пока она поглядывала на паренька и думала, не взять ли его себе на примету. Миловидный, очевидно одинокий, возможно весьма мягкотелый. Повесив мундштук на кальян, девушка поднялась с дивана и направилась к барной стойке. Но стоило ей открыть рот, чтобы завести беседу, как её ждало удивление и почти что разочарование.

– Прошу, не беспокойте меня. Я не ищу знакомств, – сухим и неожиданно твёрдым голосом произнёс голубоглазый, даже не взглянув на неё и не установив зрительный контакт. Она лишь могла гадать, как он вообще заметил её приближение. – Не сочтите мои слова за грубость, но я не нуждаюсь в обществе.

– Тю, – выдохнула она и даже присвистнула, облокотившись на стойку и подняв указательный палец, больше обращаясь к Маймуну. Тот понял без лишних слов и принялся наливать ей абсент. – Грубо. Хотя весьма вежливый способ послать кого-то.

– Я не посылал вас никуда, синьора. У меня нет потребности в общении и необходимости в конфликте. Если вы не возражаете, я бы предпочёл провести вечер без разговоров.

– Иногда необязательно говорить, – легко пожала плечами Проспер, неспешно садясь на высокий барный стул. Маймун поставил перед ней стопку с абсентом и лежащей на ней абсентной ложкой с кубиком сахара. Девушка с ленцой наблюдала за тем, как Аль-Хайтам поджигает сахар, давая ему стекать карамелью в алкоголь, а затем заливает водой. Она перемешала получившийся коктейль и залпом опрокинула в себя. Шумно выдохнула и тряхнула головой, зажмурилась, порядком взбодрившись от сильного полынного послевкусия. – Можно просто помолчать о чём-то. Мой столик вон там.

Сказав это, Акедия вернулась к своему кальяну. К её удивлению, парень оказался настолько непрошибаем, что даже пары взглядов в её сторону не кинул, а через полчаса и вовсе молча ушёл. Она проводила его сухую жёсткую походку взглядом и сделала глубокую затяжку. Кого только не заносит в Город. И как же занесло этого? Оставив кальян недокуренным, Проспер даже не попрощалась с Маймуном, когда уходила, да он наверное и не вспомнил бы, что она была там, поднялась по узкой крутой лестнице на чистый воздух. Но молчуна уже и след простыл.

– Какая жаль, – пробормотала она, закуривая ментоловую сигарету и неспешно направляясь к дому, хотя мысли её брели в совершенно другом направлении, преследуя неудавшуюся жертву.

Человеческое любопытство неистребимо.