Boyd Holbrook.

Logan Wood Логан Вуд • 17.11.1988 • • 34 • • оборотень, вампир • I'm drowning in a sea of static

Кто-то появляется на свет желанным, с уже слабо, но определенным будущим, а кому-то было не дано узнать продуктом чьей случайной связи стал. На ухоженной лужайке счастливой американской жизни Логан рос как сорняк. Не всегда выбирая правильные решения, не всегда осознанно снова и снова оказывался в приюте среди таких же как и он сам. Ожидая ли, что родная мать поймет и вернется за ним, либо той нормальной жизни он и не заслуживал, в кругу семьи, с чертовыми блинчиками на завтрак.
Чувство несправедливости остро впивается в существо белокурого юнца. Голубые глаза сверкают холодным гневом, он идет против правил всегда. Будь то требования воспитателей или учителей в школе. Ему пророчили жизнь под мостом,  с бутылкой в руках или иглой в вене. Все закономерно, если кто-то не вписывается в социум, он остается за его пределами. Маргинальный мусор в поисках мимолетных удовольствий. Это был бы лучший вариант, стоило бы пойти по намеченному взрослыми пути, но снова все идет не по плану. Когда-то непрошибаемый гнев должен был встретить такую же непрошибаемую стену правды. Она встала фигурой тренера по рукопашному бою. Дейв заменил отца, семью и дал надежду на то, что в жизни все будет, если не стоять на месте.
Выпускной класс. Мечты о спортивной стипендии, желание стать гордостью стареющего опекуна до момента, пока судьба не решает по-своему. Снова. В сумерках, на пустующей дороге у заглохнувшего пикапа.  Миннесотские леса непроходимы и бескрайни, но то, что они могут быть и опасны Логан с Дейвом узнают слишком поздно. Вой где-то со спины, страх предательским липким потом выступил на спине, сердце бешено заходится в груди, а инстинкт кричит – «беги!».
Боль резкая – он падает на спину. Горячей кровью обжигает похолодевшую от ужаса кожу. Не его кровью. Пятится назад, не верит в происходящее, а после давится уже собственной кровью и крик застревает где-то на подступах вырваться.
Новый виток жизни. От прошлой не осталось ни следа. Дейв не пережил, Логан остался снова один. Без цели, без якоря, без желания вообще держать себя в руках. Новые знакомые вызывали еще большим гнев, будто все, что происходило и произошло – только их рук дело. Найденный стаей, получив помощь и поддержку, он стремился уйти. А скверный характер симпатии не вызывал. Снова драки, абсолютно животный гнев гнал парня все дальше от тех, кто мог бы быть его семьей. Он уходит. Толи ведомый Зову, то ли в стремлении уйти подальше от любых воспоминаний о прежней жизни.
Годфри чем-то напоминал родной Вудбери: провинциальный, серый, без какого-либо участия в жизни друг друга. Он вливается в коллектив бара  Tin Cup через участие в подпольных боях. Живые выступления местных банд и див, мечтающих о большой сцене, алкоголь рекой и тотализатор. Подпольные бои велись в прямом смысле в подполье – подвал помещения, переоборудованный для незаконного развлечения засидевшихся на местах менеджеров и тех немногих, кто таким образом пытается заработать. Совсем скоро Логан делает себе имя и остается вышибалой в баре. Впервые за долгое время казалось, что жизнь имеет какую-никакую определенность. Из подсобки Tin Cup перебирается в квартиру Марии – девчонки, с мечтой о сцене. Петь она может быть и не особо умела, но в остальном боги наградили ее по достоинству. Почти год относительно спокойной жизни, пока жизнь не решает совершить новый виток. Зима. Логан ведет автомобиль по трассе с явным превышением. Мария по правую руку спит. До дома не больше 15 минут, дорога настолько знакома, что он мог бы ее проехать с закрытыми глазами, не пропустив ни одного поворота. Внезапно возникшая фигура на дороге заставляет вывернуть руль, Логан теряет управлении, додж заносит и со скоростью впечатывается в дерево. Бампер разбит, радиатор шипит. Мария без сознания. Запах ее крови больно бьет в нос. Логан сам дезориентирован, пытается снять ремень безопасности, но в следующий момент теряет сознание.
Наручники впиваются больно в запястья. Он лежит на боку в клетке. Почти не чувствует своего тела. Зовет Марию глухо, слышит чужой голос, плохо разбираемые слова. И четкое собственное «что нужно?».
Боль адская, как при первом превращении. Она ломит кости, выворачивает органы снова и снова. Безумие шепчет, умоляет о смерти его губами, его голосом. Холод после растекается по конечностям, тошнотворный, пожирающий. Голод выкручивает будто остатки человечности. Он кидается затравленным зверем на брошенный кусок мяса, облизывает пол с остатками крови. Мария только тогда всплывает в памяти. Он видит ее спустя месяцы. Что-то в них обоих поменялось. Ее отстраненность, леденящая и жуткая будто срисованная полная противоположность в той же обложке. Ненависть продолжает кипеть, глубоко внутри, захороненная желанием выбраться. Он принимает правила игры, выполняет все приказы беспрекословно, следит за каждым шагом работников, вымеряет время, ищет способ сбежать. Способа нет. Пока новый виток не вносит свои коррективы.
Все существа, оставшиеся в стенах лаборатории, были жертвами, добровольцев среди них не было, но разбираться никто не собирался. Хаос с которым ворвался вооруженный отряд обезоруживал, заставлял вжиматься в стену, прятаться и по возможности бежать. Зверь рвется вперед, цепляясь за Марию как за надежду на крупицу прошлого, тянет ее за собой, огибая творящееся безумие. Он знал помещение так же, как ту злополучную дорогу, не дым, не темнота не могли задержать его, ни тем более существо, вставшее на пути. Ему нечего терять в этой борьбе, кроме собственной жизни. Выгрызает себе путь, но теряет Марию. Ее тело безвольно падает на пол, а огонь заставляет отшатнуться и в следующее мгновение бежать.
Он бежал всю свою жизнь. От себя, от тех, кто хоть какое-то имеет значение, до настоящего момента. Взяв управление над баром Tin Cup, Логан прикрыл тотализатор, но занялся контрабандой. В его этой спокойной жизни есть план, который он планомерно, с хладнокровием вампира, вынашивает до лучших времен

Вождение, рукопашный бой, отлично ориентируется на местности, поет в душе как G-Eazy

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

Участие в сюжете: лезь ко мне полностью
Связь:
Как нашли:

пост

Сумерки перед рассветом. Вы чувствовали когда-нибудь необъяснимую тревогу в этот момент? На берегу озера, в безмолвии безлюдного места ты всматриваешься и прислушиваешься к тайнам каждого силуэта, поворота и болезненно знакомого пейзажа. Слышишь свое дыхание. Рваное от волнения (или страха). Спиной чувствуешь, как промедление приближает боль и смерть. Новый шаг дается все сложнее. Крик клокочет на поврежденных связках. Ты – рыба брошенная на берег. Только что пойманная, на крючке. Теперь не спастись.

Всё.

Падаешь на колени, в тихих рыданиях скатываешься к земле. Хочешь врасти в это место, чтобы укрыться. Хочешь почувствовать безопасность в объятиях мамы, ткнуться носом в знакомых запах дешевых сигарет, водки и одеколона, взятого почти даром на барахолке. Это запах твоего детства, а то, что сейчас – не твое, не для тебя…

Москва

-Ну, говорить будешь? – Волков на Матросская тишина, 18 уже больше трех часов. «Плот» Лозы продолжал греметь из динамиков, а подозреваемый Казак лить слезы и непослушным языком продолжая говорить «это не я». Сколько раз да допросах это слышал? Сколько еще услышит. Он тяжело выдыхает, ловит пустой взгляд подозреваемого и  повторяет третий раз

-Улики говорят, что ты – Ставит локоть на стол, упирается щекой в кулак. Он не спал больше суток, в двое больше не появлялся дома. В этих пустых и бездушных глазах напротив нет ничего, ни раскаяния, ни жизни. Может страх (все боятся смерти, даже такие твари), может сожаление о том, что оказался слишком неосторожным. -…не добил суку – заканчивает немую фразу Волков. Он не умеет читать мысли, просто за годы расследования смог стать Им. Зверем, сидящим напротив. Оскал дрогнул на разбитой губе (оперативники хорошо над ним поработали). – Мать напоминали, да? – Выражение лица меняется стремительно и внимание полностью сосредоточено на Волкове. Тяжелый взгляд. –Я люблю мать – цедит сквозь зубы. – Даже слишком – скучающе дополняет озвученную фразу. Голос путался с песней. – как и она тебя. – Волков встает на ноги. Он собирался снова выйти на минут 20, оставив Казака и Лозу на одном плоту. Снова. Повернувшись лицом к дверь бросает. – Мамочка скоро приедет, все-то ей ты и расскажешь…

Через еще 4 часа желтый УАЗ вез по бездорожью в Савёлки следственную группу. На заднем сиденье Казак и Волков, прикованные друг к другу наручниками. В Матросской тишине Волков успел вздремнуть на часа 3, пока Казак выдавал на бумаге чистосердечное признание. Час на чтение и теперь проверка. Всегда один сценарий, видит все тот же сорт людей. Нелюдей, которые упиваются тем, что сделали. В подробных деталях, будто содеянное имеет какое-то сакральное значение. Волков ненавидел их. Людей. Почти каждого. А чем ближе подбирался, тем сильнее ненависть укреплялась к самому себе. Будто понимал их. Не оправдывал, но понимал.

Предрассветные сумерки вычерчивают силуэты, гладят поверхность Черного озера, зарождают тревогу, возвращают страх…

Пара дней отгулов. Поздравление  с раскрытой серией убийств и записка на тумбе у двери. Куда Волков по привычке бросал ключи.
«Подпиши документы». Шарканье тяжелой, уставшей походки на кухню, в холодильнике бутылка водки. Стакан все на том же месте, где его и оставил, когда последний раз уходил из дома. Наполняет. Выпивает. Снова наполняет. Пусто. Будто ничего и не осталось, кроме въевшегося в эпителий запаха тошнотворного одеколона с жертв Казака и его самого.
Выворачивает в раковину.
Кислота не способна растворить этот запах.
Ржавая вода из под крана смывает кислую безысходность. Задерживает взгляд.
Снова хватает бутылку водки и пьет жадно из горла.

Когда-то это убьет его. При лучшем раскладе.

Следственный комитет.

-…слышишь, Волков? – на столе прокурора графин с водой. Внутри все выжжено – Можно? - не дожидается ответа, наполняет стакан и жадно проглатывает содержимое.
Легче не стало.

-Дело к тебе есть – переглядываются, когда Волков снова набирает воды в стакан. Будто если начать говорить, что тот или не услышит, или забудет, что вообще делает тут – В Сартавале помощь запросили. Серия убийств ни одной зацепки.

-Я в отпуске – встает на ноги, поворачивается спиной, будто никто из присутствующих не имеет ни уважения, ни влияния на него. Субординацию Волков соблюдал, но сейчас, будто все в его жизни рушится. Возьмется за новое дело и ничего не удастся исправить.

-Откажешься, и отпуск твой будет пожизненный – очень знакомый тон. Шаров только так и разговаривал, когда ситуация заходила в тупик. Волков прокрутил кольцо на пальце, застыв на месте.

-Дети, Антон. – тон изменился. Слышит глухой звук. Оборачивается. На столе тонкая папка с делом. Страниц 20.
Блядь.
Стягивает спешно папку. Сам не понимает, что говорит. Мало похоже на речь. И выходит…

Хелюля, Карелия

Под ногами Андрея скрипнула доска.
-Черт – шипит под нос, застывает на месте, прислушиваясь. Бабушка не любила, когда он самовольничал. Тем более уходил из дома тайно. А дадя Ваня сказал, что иначе нельзя. Нельзя никому говорить куда он пошел, иначе рыба клевать не будет. Рыба тишину любит. Мысленно повторил его слова и даже театральный жест. Андрей никогда не был на рыбалке, папа не водил. Вернее отца он даже не помнит. А мать видел так редко, что, казалось, скоро забудет и ее. Делает еще пару (уже бесшумных) шагов к окну, снова застывает на месте. Клюет лучше на рассвете – он вычитал это в одной книжке библиотечной. На плече рюкзак, в котором все самое необходимое: кусок хлеба, вода и любимая книга – Конёк-Горбунок. В кармане еще пара конфет. Сберег для мамы, но по телефону она сказала, что приехать не может.
Не хочет.
Андрей разозлился сильно. Злился и сейчас. Он вообще не обязан никому говорить, что он делает. Ему ведь не говорят.
Он бежит по пустой дороге вперед. Еще темно, но совсем скоро предрассветные сумерки.

Вы чувствовали когда-нибудь необъяснимую тревогу в этот момент?